Guest
Таксисты спят под радио «Шансон». Им всем один и тот же снится сон. Там город опускается во тьму, как вертолет, хлебнувший хлеб трясины. Там девочка идет за апельсином, а попадает в снежную Россию в две тысячи шестнадцатом году. Им видится больничная палата, татуировка на руке медбрата. Он отворачивает узкое лицо, и веки покрываются пыльцой. Он говорит крамольные слова… Связь обрывается, настроившись едва. Под белый шум таксисты чутко спят. Их рации не ловят больше волны. И перекрёстки, вырванные с корнем, мигают фарами, освобождая ряд. В уютных креслах ветровые стёкла виски массируют и мерно говорят о том, как на границе войны, войны. Войны… Здесь же — край широкий тишиной объят. Асфальтовая чёрная река уносит прочь прокуренные души. И в плёнке радужной поверх стеклянных луж бордюров проплывают берега. Так ночь вгрызается в стремящийся наружу бесплотный смог, проявленный едва. Ревут заводы. Чёрный ворон вьётся над кладбищем расплавленных машин. Скребёт в окно вороньей чёрной костью, осколком жести мечется в тиши. Таксисты спят. Таксисты видят явь. Под струнами распахнутых созвездий. Съедает свет изрезанный асфальт, прогнувшийся от града звёздных лезвий. И вновь разметка млечного пути ведёт туда, откуда не уйти. Гудят в тяжёлом небе провода, передавая богу телеграмму о том, что жизнь на острие креста не каждому бывает по карману. И кажется, что главы за спиной написаны другим, а не тобой. И хочется переписать страницы. Но ворон на постель твою садится, и снова руль, дороги, города мерещатся сквозь веки и года. Затягивает ночь туман - тосол: заправки, светофоры, магазины… Вселенная кипит в пятне бензина. Там девочка идёт за апельсином… Таксисты спят, таксисты видят сон.
