Guest
Машинист пригородного электропоезда, увлекшись философией экзистенциалистов и работами Ницше, холодной русской зимой устраивает пассажирам непростое испытание. Опасно, если машинист читает Сартра, Камю и Кьеркегора, Хайдеггера, А то и Ницше — корифея авангарда. Чтецы такие пострашней Бодлера. Всю зиму я стенал в холодной электричке, Где музыка гремела ошалело. Просили мы его страданья ограничить, Но страшный машинист не отвечал нам И ставил молча музыку неврастеничную. И бились в дверь кабины мы отчаянно, Как девка кулаком в грудь хладного нахала, Чтоб отопление не выключал он. А машинист молчал, и битва утухала. Мы замыкались в глобусах печали И тихо думали под музыку стихами. Он ставил песню. Вновь и вновь звучали Тяжёлые слова, в которых правду чуешь, А после них уже не хочешь чая. Слова, где лучше б я с утра сходил к врачу, Что не кричу, молчу, и электричка Везёт меня туда, куда я не хочу. И понимая, что замёрз прилично, Час целый слушаешь одну и ту же песню, Как будто для тебя всё это лично. Приехав на работу, падаешь на кресло И чувствуешь себя не Македонским, А кем-то прикреплённой к этой жизни плесенью. Засим приходит мысль: я не подонок. Я честно выполняю данную работу И скоро буду с ипотечным домом. Я, возмужав, отверг беспечную свободу, Она мечта юнцов, а я в рассрочку Могу автомобиль взять в энную субботу, И чёртов машинист не обморочит Моё сознание, моё мышление, Где трудно, падла, биться в одиночку. Не стоит слушать людям утром тяжких гениев. Мы жалобу оформим коллективную. И ею машиниста двинем к увольнению. Так думал я, и мне сейчас противно От этой конформистской шумной суеты, От этой липкой чачи, затхлой тины. С тех пор трактаты Ницше стали мне святынями. Всю зиму машинист крутил нам Цоя, Кормил нас песнями совсем не холостыми. В горниле жизни крепким был бойцом он. И в те года, когда мы разумами спали, Сна цепи разрубал магнитофоном. По громкой связи нам, мечтающим о Бали, О ласковой семье и о рыбалках, Включал две песни он, с которых все страдали. С утра про электричку. (Для закалки Он отопление ни разу не давал нам. Наш поезд был антоним кочегарки.) А вечером мы все уставшие ворчали, Когда в вагонах ледяной печали Сквозь мрак ночной под музыку мы мчали. Мы мчали, а динамики кричали О том, что, мама, мы все тяжело больные, Что все сошли с ума. И мы крепчали. Я больше не хочу ходить и видеть сны, В которых я давно директор фирмы, Где дома ждут меня объятия жены, А мчаться вновь хочу над бездной мира В том поезде, где «я» сурово промерзает На лавочке словно во льдах Коцита, А из динамиков звенит, не умолкает, Мелодия как нерв освобождённый. (Так, верно, мог бы петь раскаявшийся Каин.) И понимаешь: ты тогда свободный, Когда твоё «хочу» и «не хочу» об днище Отчаянья и боли раскололись. Я бросил всё, чтоб стать таким же машинистом. Неведомо бессмертие души. Но машинистов цепь вращает вечный Ницше, И мы твою комфортность сокрушим.
