Guest
Зои Хеллер в одном из интервью сказала, что её книгу не так поняли и неправильно интерпретировали. Глава семнадцатая Будь она проклята. Будь она проклята. Леди Мразь. Тощая идиотка. Вечно скромницу из себя разыгрывала, будто получила от жизни все блага, будто мы с ней на равных. Ой, Барбара, не надо так себя принижать! А стоило мне поверить, стоило положиться на наше равенство, вместо того чтобы ждать, когда она великодушно его предложит, — и она вне себя! В бешенстве. Ха! Что она без меня? Яйцо не способна сварить, черт бы ее побрал. Стерва неблагодарная. * * * Прошло сорок восемь часов с той минуты, когда Шеба бросила мне в лицо полные ненависти слова. Я сразу ушла из дома, а когда вернулась часа через два, Шеба уже поднялась в спальню, прихватив с собой мои записи. С тех пор так и сидит взаперти у себя, отказываясь выходить, отказываясь разговаривать со мной и есть что-либо приготовленное для нее моими руками. Выскальзывает из заточения только в туалет или перекусить на кухню. Утром я понимаю это по беспорядку на кухонном столе. А вчера ночью меня разбудил ее плач — или, вернее будет сказать, рыдания. И звуки не стихали несколько часов. Я так растревожилась, что в какой-то момент даже собралась позвонить Ричарду. Ближе к рассвету Шеба все-таки затихла, но этим утром нервы у меня на пределе. К счастью, мне есть чем заняться. На днях сюда вернется Эдди, и потому я, как дервиш, скребу, мою и орудую пылесосом, чтобы дом сверкал к приезду хозяев. Признаться, я полюбила этот дом. Время, проведенное здесь, было горьким, конечно… Но ведь и насыщенным тоже, а в каком-то смысле даже прекрасным. Я ловлю себя на том, что все смотрю на вещи, стараясь запечатлеть их в памяти: выцветший халатик, который Шеба вечно оставляла на спинке дивана или просто на полу в коридоре; тисненая марокканская плитка на кухне; обтянутые бархатом вешалки в шкафах. Понятно, что память не всегда нам подчиняется. Нельзя осознанно решить, что ты унесешь с собой в будущее. Сейчас тебе что-то кажется незабываемым, но память смеется над твоей самонадеянностью. О-о, этого мне никогда не забыть, думаешь ты, любуясь парижской церковью Сакре-Кер в лучах заката. А годы спустя, когда пытаешься вызвать в памяти облик Сакре-Кер, он кажется смазанным и холодным, словно увиденный на почтовой открытке. Если через много лет что-то и отомкнет мою память об этом доме, то наверняка какая-нибудь неприметная, несущественная сейчас мелочь. Но, даже понимая это, я упорно веду свой учет, пытаясь запомнить все: пряный запах зубной пасты на травах, которой пользуется жена Эдди; длинные суставчатые тени, которые по вечерам отбрасывают деревья на пол в гостиной; душистое парное марево в ванной, откуда только что вышла Шеба. В позвонила миссис Тейлор и сообщила, что через десять дней уезжает к друзьям во Францию. Ее не будет месяца полтора или даже дольше. «За бесчестье Шебы я расплачиваюсь собственным здоровьем», — заявила миссис Тейлор. И ей «невыносимо оставаться в этой стране». Это был мой шанс, и я его не упустила. «А нельзя ли нам с Шебой, — спросила я, — в ваше отсутствие погостить у вас в доме?» Она бы все отдала, чтобы отказать, но после признания, что дом будет пустовать, сделать это было не так просто. Ясно, что без всех мыслимых возражений не обошлось: у нас наверняка есть на примете жилье и поудобней; Шеба наверняка не захочет разлучаться с Беном; мы наверняка не справимся с ее несговорчивым бойлером… Однако в конце концов ей пришлось капитулировать. Раз уж нам больше совершенно некуда податься — мы можем пожить в ее доме. Месяц, не дольше. Трубку на место я возвращала, страшно довольная собой.
