Guest
Пишу по-русски слово «Пушкин» и, в лад безнебным дням и снам, всё думаю под счёт кукушкин с тоской в душе: за что он нам? За что нам этот свет и хмель? Лицом не доживший до старца, зачем он в нас, в тебе ль, во мне ль, как Божий замысел, остался? Как тьмы не знающая ночь, хоть некрасивый, да прекрасный, он будто все собрал соблазны, дабы, вкусивши, превозмочь. Задиристый и заводной, мужал, уступчиво добрея, один меж всех и в то же время со всеми нами заодно. И мы шумим, и мы дерзаем, но Богом вписано в журнал, как на экзамене Державин его отечески признал, как, схваченный девятым валом, он всё же не пошел ко дну, как многих женщин целовал он, но не обидел ни одну. Ну, грешник был, ну, был помещик, ну, тратился на пустяки, — а будь на нём грехов поменьше, кто знает, были бы стихи? Как солнышко в трудах осенних свой край воскресно озаря, от будочника до царя был всем желанный собеседник,
