Guest
Декламации: Песня: “образ «черной весны» — “прямая отсылка к «Черной весне» Анненского: При сопоставлении двух текстов обнаруживается мировоззренческая полемика. Если в мире Анненского отсутствует творческое начало, и все образы наделены семантикой смерти, то мир Пастернака сформирован и заряжен поэзией, рождающейся в непрерывном жизненном цикле. В пастернаковской поэтической системе образы Анненского перестраиваются и наделяются семантикой рождения, тем самым выражая жизнеутверждающее авторское мироощущение. [...] Поэтический дебют Пастернака состоялся в период второго кризиса символизма. [...] Пастернак, так же, как и Цветаева, принадлежал к кругу «молодой московской поэзии». И так же, как и Цветаева, в ситуации консолидации «коллективных усилий» в поиске новых эстетических путей, ненадолго примкнув к футуристам группы «Центрифуга», уклонился от литературных школ, вырабатывая свой вариант «преодоления символизма» [первой из основополагающих филологических интерпретаций акмеизма стала статья Жирмунского «Преодолевшие символизм» 1916 г.]. [...] идеи, воспринятые Пастернаком у символистов, воплотились уже в первом сборнике «Начальная пора» (1929), который открывается «Февралём», но воплотились в новом качестве постсимволистского восприятия мира. [...] Февраль — особый момент природного цикла, имеющий пограничное значение и символизирующий переходный этап от зимы к весне. Календарно этот месяц относится к зиме, завершает ее, но в сознании человека февраль знаменует начало весны. Весна же символизирует процесс перерождения, начало новой жизни, пробуждение. [...] «Достать чернил и плакать!» — речь тоже о начале, но уже о начале духовной, творческой деятельности человека, воплощенной в написании стихов. «Плакать» в данном случае — то же, что «писать». Это метафора творчества, основанная на ассоциативной смежности двух процессов, реализуемых глаголами «плакать» и «писать». Троп, используемый здесь Пастернаком, является индивидуально-авторской метонимией. Переименование действия и замену одного слова на другое в данном тексте можно объяснить неразрывной связью двух этих процессов именно в художественной действительности этого стихотворения. Плакать — писать о жизни, смерти, бессмертии. [...] «Навзрыд» — типично пастернаковское определение творчества. Не случайно это слово обнаружится и в сильной позиции финала (И чем случайней, тем вернее // Слагаются стихи навзрыд) что демонстрирует кольцевое обрамление текста. Данным определением процесса творчества (навзрыд) Пастернак описывает не только само состояние поэтического вдохновения, но и его результат, которым является перерождение настигнутого вдохновением человека. Он переходит в другую реальность, в реальность поэтическую. В этот момент лирическое «я» достигает состояния полной экзальтации. Благодаря лексически актуализированной семантике плача («достать чернил и плакать», «слагаются стихи навзрыд») упор делается на болезненности перехода от обычного состояния человека к состоянию творческому. Представление о болезненности создается с помощью нанизывания инфинитивов, глаголов неопределенной формы (достать, плакать, писать). Состояние человека и природы в тексте тесно связаны, поэт здесь выступает в качестве Творца, который и есть Бессмертие, поэтому все чувства и эмоции героя опредмечиваются образами природы, выражаются в них. «Грохочущая слякоть» — образ, отражающий состояние эмоционального всплеска, описанного выше. «Черная весна» в этом контексте является символом благодатного времени для творчества. Черный цвет в стихотворении Пастернака не имеет негативной семантики, он связан с неизменным атрибутом поэзии — чернилами и символизирует энергийную силу первоматерии, как на квадрате Малевича. 2-я строфа вновь открывается инфинитивной конструкцией: «Достать пролетку». Пролетка выступает символом пути. В исследуемом тексте речь идет о переходе между двумя мирами, поэтому неизбежно возникает ассоциация с образом перевозчика Харона, который доставляет людей в царство мертвых по реке Стикс. Но наличие православного образа («благовест»), колокольного звона, призывающего к церковной службе, разворачивает путь обратно от смерти к жизни, к новому рождению. «Шесть гривен» воплощают в себе идею платы, взымаемой за переход. Но также цифра шесть может являться символом тех шести дней, за которые был создан божий мир. Все это складывается в вектор движения авторской мысли, обращенной к началу сотворения мира. Лирическое «я», родившись снова в процессе поэтического вдохновения и вместе с предвесенним преображением природы, оказывается в феврале как в новом мире, сотворенным им собственноручно“ ()
