Guest
История романса «Только раз бывают в жизни встречи» Одним из таких домов, где Фомин пропадал многие вечера, принадлежал крупному юристу, приятелю и однокурснику его отца по университету – Сергею Небольсину. Это был представитель аристократической адвокатуры. Его большая семья после переезда в Москву обосновалась в конце Арбата, в доме, на месте которого стоит теперь здание МИДа, по адресу д.57 кв.26. Жена его была в свое время цыганской плясуньей и певицей из рода Масальских – тоже своеобразной цыганской аристократии. В 13 лет она уже выступала в хоре Алексея Масальского, затем у Николая Ивановича Шишкина. Их концерты проходили в столичных увеселительных садах, в ресторанах и в театрах. В 1889 году она участвовала в цыганской оперетте «Цыганский барон» вместе с Дмитрием Шишкиным. А через год была свидетелем и участницей петербургского дебюта Вари Паниной с хором Гроховского в Малом театре, на Фонтанке. Из романсов ее коронными номерами были «Не ходи ты на лед», «Конфетка», «Щегольный», «Любила очи голубые». К 16 годам благодаря своей красоте она стала выдвигаться в примадонны, в афишах ее имя шло отдельной строкой. Однако певческий век цыганских красавиц , как правило, недолговечен. В 16 лет присмотрел ее молодой юрист Сергей Небольсин и выкупил из хора. Теперь она могла петь только для мужа и гостей. Пела и играла на гитаре она чудесно. Сказывался настоящий опыт работы в цыганском хоре. А сколько интересного она могла рассказать о кумирах старой русской эстрады! Борис Фомин всегда слушал ее с восхищением. Она приходилась Борису крестной матерью, а сам Небольсин крестил младшую его сестру Ольгу. У Небольсиных росло пять сыновей, с которыми Борис дружил. Но больше всего Фомина интересовала в этом доме их единственная дочка – красавица Маня, или, как ее называли, Моро. Она тоже прекрасно пела, обладала незаурядной музыкальностью и темпераментом и, конечно, мечтала стать артисткой. Одно из своих первых лирических сочинений Фомин посвятил именно ей. Своей будущей жене, Марии Сергеевне Небольсиной: «Посвящаю с чувством глубокой любви», - откровенно написал он на нотах. А вот свое поэтическое авторство Фомин на нотах не обозначил, так как сочинять и слова, и музыку считалось верным признаком дилетантизма. Романс назывался «Три маленьких розы». А точнее, это был не столько романс, сколько интимная песенка, навеянная восторгами и тревогами первой любви. Песенка оказалась столь симпатичной, что быстро вышла из круга семейного музицирования на эстраду, в репертуар известной тогда певицы Вероники Ля Туш. Только раз седеет голова, Только раз причудливою сказкой Нам казалися слова. Только раз бывают в жизни встречи, Только раз судьбою рвется нить, Только раз в холодный ясный вечер Нам так хочется любить. Гаснет луч забытого заката, Синевой овеяны цветы. Где же ты, желанная когда-то, Где же ты, дарившая мечты? Только раз бывают в жизни встречи, Только раз судьбою рвется нить, Только раз нам в жизни суждено страдать, Верить, желать и ждать. Любопытно, что как раз в эти годы были популярны дискуссии о том, что такое любовь и уместна ли она в эпоху социалистического строительства. Авторитет столетий нисколько не защищал ее от анализа с позиций новейшей физиологии, фрейдизма, бехтеревской рефлексологии. Весь ритуал ухаживания и его оформление средствами музыки и поэзии предлагалось отбросить во имя здравого смысла и передовой науки. Да здравствует здоровое физиологическое чувство! Один из художественных журналов требовал: «До каких пор рабочая аудитория будет внимать сладеньким мелодиям про любовь? Поймите же наконец, что это безнадежно старо, не нужно, вредно, наконец. Дайте новое, современное!» При этом все больше укреплялась уверенность, что любовь к партии и ее вождям, к органам власти и правопорядка, любовь к труду и коллективу – все это чувства куда более высокие. Они-то постепенно и стали захватывать сферу массовой песни. Романс «А сердце-то в партию тянет» был только первой ласточкой. И нельзя сказать, чтобы тысячи таких ласточек не оставили в сердцах своего следа. В то время как своим эмоциональным половодьем романс Фомина очеловечивал сердца расчетливых американцев и трезвых европейцев, в то время как внимали его музыке японцы и китайцы, блаженствовали в ее звуках африканцы и латиноамериканцы, на российских эстрадах романс 30 лет молчал. Слава Богу, он звучал среди не очень устроенного нового быта, в уплотненных квартирах и коммуналках, переписывался в альбомы и тетради. Фомин, щедро поделившийся в нем избытком собственных душевных сил, вряд ли и сам предвидел такую живучесть своего сочинения. Торжественная, мужественная мелодия романса преображала и возвышала душу. Романс не просто будоражил любовные чувства, он поднимал человека с колен, он помогал сбросить оковы с души. Над этим романсом оказались не властны ни время, ни чиновничьи указы.
