Guest
Последняя авангардистская работа школы кино в УССР. Конструктивистский фильм-репортаж о движении «двадцатипятитысячников» — рабочих, направленных Партией в 1929 году на поднятие села. Фильм снимался в одном из крупнейших совхозов в свое время «Гигант» (Ростовская область), Харьковском тракторном заводе, Черноморском флоте в Севастополе. В «Небывалом походе» Кауфман уже отходил от идеи механической камеры-глаза, однако машинам — тракторам и комбайнам — всё ещё уделял гораздо больше внимания, чем людям. Бедности тогдашних сёл Кауфман противопоставляет геометрический ритм механизированных заводов. Проблемой сёл, в духе пропаганды того времени, показаны кулаки, а прогрессивным шагом – формирование колхозов. Коллективизация в фильме идёт бок о бок с индустриализацией, а вот следующим этапом «небывалого похода» в последних кадрах фильма изображена милитаризация. A constructivist movie chronicle about the “twenty-five-thousand-ers” movement of workers, who were sent by the Party in 1929 to rebuild the village. The film was shot at “Giant” – one of the largest sovkhozes of the time – as well as at Kharkiv Tractor Plant and the Black Sea Fleet in Sevastopol. Unprecedented Campaign is the last work of Kaufman brothers at the Ukrainian film studios. It was created in the atmosphere of looming reaction and cinema critics’ animosity towards “aestheticization of the machinery” and “non-fictionness” of the Kinoks. In this movie, Mikhail has already departed from the idea of mechanical camera-eye, while still focusing his attention on the machinery – tractors and combines. Kaufman counterpoises the poverty of contemporary villages to the geometrical rhythm of the mechanized plants. In the spirit of his contemporary propaganda, Kaufman portrays the kulaks as the main problem of the village, and the kolkhozes formation as the positive solution for development. Collectivization in the film is inseparable from industrialization and militarization. In spite of its entirely agitational form, the film compiles Vertov’s industrial amazement with Dovzhenko’s pantheistic softness, and behind the industrialization and collectivization, imposed by the regime, looms the horrifying tragedy of the Holodomor of 1932-1933.
