Guest
Пришла и села. Счастлив и тревожен, Ласкательный твой повторяю стих; И если дар мой пред тобой ничтожен, То ревностью не ниже я других. Заботливо храня твою свободу, Непосвященных я к тебе не звал, И рабскому их буйству я в угоду Твоих речей не осквернял. Всё та же ты, заветная святыня, На облаке, незримая земле, В венце из звезд, нетленная богиня, С задумчивой улыбкой на челе. __ “Поздняя лирика Фета отличается, с одной стороны, преобладанием любовной тематики, а с другой – переходом к области религиозно-философских проблем; интимные чувства в ней преображаются, трактуются как общезначимые, образный строй становится символически многозначным; трагические переживания, беспокойные мысли и сомнения преодолеваются и поглощаются господствующей жизнеутверждающей интонацией, эмоцией душевного подъёма. Основной пафос поздней лирики Фета – утверждение красоты как основы мироздания, оправдание мира красотой“ Но и в 22 и 42 года Фет пишет о красоте картины Рафаэля: сонет «Мадонна» (1842), связанный с сонетом Пушкина «Мадона» (1830) и «Мадонной» С.Шевырева (1841): А также «К Сикстинской Мадонне (1864). “Лучшие свои стихотворения, ставшие шедеврами русской лирики и романсов («На заре ты ее не буди...», «Я пришел к тебе с приветом...»), он опубликовал в «Москвитянине» в 1842 и 1843 годах, еще будучи студентом Московского университета. Готовясь к поступлению в университет, он жил в «пансионате» издателя «Москвитянина» и университетского профессора истории М.Погодина, а затем переехал во флигель дома своего однокурсника А.Григорьева на Малой Полянке, где и прожил почти весь студенческий период. Оба они, по словам Фета, успели к этому времени «заразиться страстью к стихотворству». По свидетельству еще одного их сокурсника Я.Полонского (он тоже, как Фет и Григорьев, свои первые стихи опубликовал в «Москвитянине»), «Григорьев верил в поэтический талант своего приятеля, завидовал ему и приходил в восторг от лирических его стихотворений». После окончания университета их жизненные пути разойдутся, но через много лет Григорьев напишет Фету из Италии: «...Дело в том, что ты меня понимаешь и я тебя понимаю, и что ни годы, ни мыканье по разным направлениям, ни жизнь, положительно-мечтательная у тебя, метеорски-мечтательная у меня, не истребили душевного единства между нами». [...] В середине 50-х несколько стихотворений Фета появилось в некрасовском «Современнике», но затем, по выражению современника, «он бросился из литературы в фермерство», весьма преуспев на этом новом поприще. В.Соловьев писал о своем литературном наставнике: «Фет, которого исключительное дарование как лирика было по справедливости оценено в начале его литературного пути, подвергся затем продолжительному гонению и глумлению по причинам, не имеющим никакого отношения к поэзии». Причины эти известны. В 1861 году он попытался обобщить свой практический фермерский опыт, опубликовав цикл статей о сельском хозяйстве. Фельетонный отзыв Салтыкова-Щедрина: “Вместе с людьми, спрятавшимися в земные расселины, и Фет скрылся в деревне. Там, на досуге, он отчасти пишет романсы, отчасти человеконенавистничает; сперва напишет романс, потом почеловеконенавистничает, и все это для тиснения направит в «Русский Вестник»“. Как это ни парадоксально, но Салтыков-Щедрин оказался почти прав. Не по отношению к человеконенавистничанию Фета, описывавшего реальные проблемы, с которыми столкнулись русские фермеры после освобождения крестьян, а по отношению к романсам. Упомянутые земные расселины спасали в древности крестьян от военных нашествий. Романсы, не подвергшиеся идеологизации, оказались подобным же спасением для русской поэзии, став отдушиной, глотком чистого воздуха как для поэтов, так и для композиторов. Фет «отсиживался» в деревне до 80-х. Но все эти 20 лет «отлучения» от литературы продолжали звучать и выходить в нотных изданиях его романсы. Нотоиздание находилось как бы вне политики и вне литературных баталий, но стихи, ставшие романсами, расходились тиражами нисколько не меньшими, чем самый многотиражный некрасовский «Современник», и неизмеримо большими, чем поэтические книги. Его «чистое искусство» оказалось неподвластным идеологическим догматам, сохранило чистоту самой поэзии“. В советское время «“Фета представляли как образец поэта-атеиста” (Б.Бухштаб, Л.Лотман). Была и другая, можно сказать, эстетическая крайность. “В советской литературной критике, – отмечает Шеншина, – Фет безапелляционно причислялся к школе “искусства для искусства”, что вполне устраивало официальную литературную политику”. Автор книги по-иному показывает миросозерцание и художественное творчество поэта, утверждая, “что метафизическая поэзия Фета включает онтологическое, религиозное видение”» ().
