Guest
* * * Неслышно ковыляет человек. Вокруг, колыша ветхий борщевик, клубится снег. Ложатся покрова на кровли, трубы, бани и хлева (дрова, сараи, тряпки, конуры и прочее скупое иудейство). В прихожей собирается семейство. Шипят говоруны. Где мыкается бедная дочка́? Чем угощать священника, дьячка и певчиих? Аль выгнали Дружка и Муську из гостиной? Мужичка позвали, Сашку с Костырей? Скажи яму́, шоб подсобил. А свечки? На кухне вчетверо по луковой дощечке быстрей стучат ножи. Сижу на лишней табуретке, разделив сестру и мать – как дикобраз какой-то – молчаливо: здесь табу на разговоры. Лезет снег в избу постылой панорамой, но белей рассохшаяся краска крестовины и на трюмо спадающие криво лавины простыней. Там пятна растекаются гвоздик. Мы обступаем, будто борщевик. Клубится ладан, сходятся лучи – семь лезвий – в сердце. Мати, умягчи! И полностью пропитанный покров на зеркале. Стоим, не замечая: спелёнатую куколку качая, Кто высится, поправ.
