Guest
«И цветы и шмели...» (1918) «Настанет день...» (1916) «Как дымкой даль полей...» (1889) “сумел уже к 20 годам выработать собственную поэтическую интонацию и следовать ей на протяжении всего творческого пути“. __ О стихотворении «И цветы и шмели...»: “14 июля 1918 переломный этап в жизни Бунина, покинувшего «красную» Москву. Обосновавшись в «белой» Одессе, он чувствовал, что уже никогда не увидит того, что видит в этот летний день. Сгинула старая Россия, к которой Бунин раньше относился отнюдь не однозначно, но теперь, в пору её крушения, он видит её как утраченный безвозвратно родной дом — Бунин не мог не чувствовать неизбежность эмиграции. Отсюда – переполненность стихотворения чувствами и обращение к евангельскому сюжету, адаптированному к обстоятельствам трудного этапа земного существования автора“ () Одесский период (1918—1919) до настоящего времени остается наименее изученным. Несмотря на частую смену властей, литературная жизнь города не затихала: основан и активно действовал литературный кружок «Среда» (по примеру московского), выходило много периодических изданий, организовывались литературные вечера, читались лекции. Во всех этих собраниях, журналах и газетах регулярно участвовал Бунин. Событием стала лекция «Великий дурман» (1919), которую Бунин прочел дважды при переполненном зале. _ «Без истории» Край без истории... Все лес да лес, болота, Трясины, заводи в ольхе и тростниках, В столетних яворах... На дальних облаках — Заката летнего краса и позолота, Вокруг тепло и блеск. А на низах уж тень, Холодный сивый дым... Стою, рублю кремень, Курю, стираю пот... Жар стынет — остро, сыро И пряно пахнет глушь. Невидимого клира Тончайшие поют и ноют голоса, Столбом толчется гнус, таинственно и слабо Свистят в куге ужи... Вот гаснет полоса Чуть греющих лучей, вот заквохтала жаба В дымящейся воде... Колтунный край древлян, Русь киевских князей, медведей, лосей, туров, Полесье бортников и черных смолокуров — И теплых сумерек краснеющий шафран. (16 июля 1916) Бунин: «воспоминание, — употребляю это слово, конечно, не в будничном смысле, — живущее в крови, тайно связующее нас с десятками и сотнями поколений наших отцов, живших, а не только существовавших, воспоминание это, религиозно звучащее во всем нашем существе, и есть поэзия, священнейшее наследие наше, и оно-то и делает поэтов, сновидцев, священнослужителей слова, приобщающих нас к великой церкви живших и умерших. Оттого-то так часто и бывают истинные поэты так называемыми “консерваторами“, то есть хранителями, приверженцами прошлого. Оттого-то и рождает их только быт, вино старое. И оттого-то так и священны для них традиции, и оттого-то они и враги насильственных ломок священно растущего древа жизни» (из статьи «Инония и Китеж», 1925). “В этом высказывании — ключ к его поэтической философии, его литературной позиции, и восприятию его современниками. «Консерватизм» Бунина в выборе поэтических тем и форм вырастает из его личной метафизики, вовсе не ограничиваясь стилистическими приемами, в которых, действительно, больше традиционного, чем новаторского. Этот своеобразно воспринятый консерватизм выводит на совершенно новый уровень художественной реальности, хотя и подготовленной в романтической лирике (главным образом Тютчева и Фета), но приобретающий у Бунина новый смысл и новое выражение. В сопряжении экзистенциальных мировоззренческих открытий XX века, заставивших переосмыслить (в том числе) традиционную пейзажную лирику, и обращенности в прошлое, к генетическому «воспоминанию» как истинному источнику поэтического чувства и состоит, пожалуй, главная особенность поэзии Бунина 1900-1920-х“. Бунин “глубоко воспринял и сохранил в своей поэзии традиции русского 19 в., что было и оставалось вызовом для его времени и многих его современников. С самого начала творческого пути он остро ощущал биение поэтических ключей русской лирики середины 19 в. – это ощущение было и его главной опорой, и попыткой удержаться от мощного воздействия раннего модернизма. [...] Бунин одновременно вторил лучшим поэтам середины 19 в. и пел собственным, неповторимым голосом. В рецензии 1929 г. на парижское издание «Избранных стихов» Бунина Набоков, в те годы стремительно превратившийся из ученика в соперника Бунина среди прозаиков русского рассеяния, назвал стихи Бунина «лучшее, что было создано русской музой за несколько десятилетий» и добавил: «Музыка и мысль в бунинских стихах настолько сливаются в одно, что невозможно говорить отдельно о теме и о ритме». Это, впрочем, верно лишь отчасти и по отношению к среднестатистическому стихотворению Бунина. Набоков тут скорее говорит о самом себе, а не о лучших стихах Бунина“ (
