Guest
А я гадал весь день:к чему рвались крючки? К чему дыра в сатке? - Дома я понял-таки... У дощатой стены ночь на корточках сидя. Были слепы глаза, а теперь они видят, Как дороги эти бедра, что сплели паутину узорами, в ней дрожащие выдохи стынут, И вторят им вереницы ударов сердца: “Смотри, стерва, ЧТО ты порвала бегством!“ Молчит камыш. Над степью черный купол. Еще минута - моток веревки стукнул глухо о брюхо лодки в уключенные уселись весла туго. Пора заблудной, туда, где пьяно и людно. Продираясь сквозь пляски, визгливые свары, круги хороводов, орущих в пьяном угаре, Через звериный разгул хмельного крика и смрада, сквозь людскую толпу - дурное дикое стадо. Блесни на миг среди душ тлелых! Ведь ты всегда в этом костре ярче всех горела! Хотя бы голос твой, взмах руки, колени!...- В ответ мелькают блики, силуэты, тени... Впопыхах с хрипом дыхания, с пленной на руках, с ее бранью пьяной, с ее локтями, связанными за коленом, узами и горьким пленом. Вниз бегом до берега, где река могла бы их оберегать наверняка от упрека прохожих на пути громко встревоженных воплями “Отпусти!“ Вот он отчалил, она бьется отчаянно о борта лодки плечами. Изо рта в порыве рвотного рычанья Клонит голову над гладью, жалея нового платья. Пришла в себя, улеглось. И давай опять: “Оставь меня! Брось! В городе дамы нарядные лезут в толпу сплошную, а ты все - ну их !- вцепился в сестру родную! Там румянами одна аж сияет вся! Ну зачем ты со мной нянчишься, с пьяницей?! Уже бы задушил, утопил - без разницы. В этой глуши мне среди людей нравится!..“ Заметила его глаза, залитые потом. Услышала свою речь пьяную с икотой. Потом бессонно сипло парыню затянула. Смолкла, сникла, на полуслове уснула. И он был рад себя всего тратить ради того, чтоб любоваться ею в нарядном платье. С детства знакомые, скоро с дрожью истомной тесно лягут рядом дома… Оглушая тишиной тихого омута. Ослепляя красотой грозово
