Guest
Я шла по длинным коридорам, освещенным ярким весенним солнцем. Я только что сделала несколько подходов приседаний, отжиманий и пробежалась с первого на третий и обратно этажи раз десять. За мной шел в ту же палату человек в черном кимоно с нунчаками. Он занимался каждое утро вместе со мной. Седой, высокий, статный мужчина с сильными чертами лица. Догнав меня, похлопал по плечу: «Молодец, так и надо. Это правильно.» Кроме нас двоих там никто не занимался. Мы оба зашли в палату интенсивной терапии детского онкогематологического центра, направляясь к своим сыновьям. Его сыну было 17. Моему тогда было 5 лет. - Когда мы уже поедем домой? — спросил мой. - Нам надо выгнать эту заразу, мы справимся и сразу поедем. Седовласый мужчина поправил одну из икон в изголовье своего сына, принял соответствующую позу и стал молиться. Он словно бы уходил в нирвану и никого не слышал в такие моменты. Саша уже не говорил, от него осталось лишь сероватое худощавое, длинное тело, лишь отдаленно напоминающее прежнего высокого и красивого юношу. Иногда он сильно кричал от боли. И тогда я садилась перед своим Сашей (да у них одинаковые имена) и говорила: « Смотри на меня, только на меня смотри, сейчас ему поставят укол и ему станет легче, не бойся. Саш, покажи, что ты написал уже в рабочей тетради. Не смотри туда, смотри на меня.» На следующий день мы снова выходили с седовласым мужчиной на тренировки в лестничных пролетах. И он снова говорил: «Молодец, ты особенная мама, вы непременно поправитесь. Я это вижу.» Я отвечала ему те же, но он лишь грустно улыбался и молился. Много. Стоя на на крепких ногах в черном кимоно. Я потеряла счет дням тогда. Мне не хотелось говорить ни с кем. Я только смотрела на эти пакетики с кровью и мысленно благодарила тех людей, которые эту кровь сдали. Наверняка эти люди не знали, что спасут жизнь маленькому мальчику, который собирает паззлы и учит буквы в палате интенсивной терапии в атмосфере боли, борьбы, отваги и веры. Я никогда не была на военном фронте. Я была на другом. По вечерам мы с родителями ходили толпой покурить в закутки и молчали, если кого-то не стало. Вы знаете, там никто не плачет. Там не плачут даже дети. Они привыкли к уколам и капельницам. Там тихо. Там отдельный мир. Единственное, что там есть — это вера, слепая и безграничная. И больше опереться тебе решительно не на что. Так случается в жизни, ведь далеко не все зависит от нас. Я всегда спокойно относилась к вере, неся ее где-то глубоко внутри. Но бывают в жизни такие обстоятельства, когда тебе нужно придумать для чего жить и ради чего бороться, иначе силы оставят. Надо найти опору, которая есть вопреки любым прогнозам. Того юноши, к сожалению, не стало. Мой в добром здравии, как и сказал мне тогда седовласый тренер в кимоно. Он говорил, что чемпионов всегда видно за версту. Хэштег никогда не сдавайся. Я после этого всегда говорила, что в детской онкологии нет неверующих и нет некурящих. Интересно, что фронтовики пишут примерно те же вещи. Я к чему. Самое последнее и паскудное, что может быть в этой жизни — это отнять у человека веру и надежду. Отнять все, на что ты можешь опереться в трудной жизненной ситуации. Не даром религиозные войны самые кровавые. И хутор… Он даже еще не понимает до конца, что натворил, и что на него свалится впоследствии за такие деяния. #жизнь #вера #палата #чёрныйкимоно #седовласыймужчина web: , tg:
