Guest
«9-часовой обыск в присутствии 12 человек. Несколько книжных шкафов сыщики так и не осилили, махнули рукой и ушли. “Искали чуть ли не какую-то шпионскую радиостанцию, - вспоминает ученица Лотмана, завкафедрой русской литературы в Тартуском университете Любовь Киселева. - Это была не шутка“. Правда, после обыска один из обыскивающих вернулся с извинениями и бутылкой водки. Было стыдно. Лотман щедро добавлял себе в этом городе градусы свободы принципиальным невниманием к бытовым удобствам и престижу. В его доме не было горячей воды и центрального отопления. Не звонил телефон (он не любил телефон с войны, поскольку служил связистом), а печка топилась дровами. За топку отвечал Юрий Михайлович. [...] Его дом был местом, куда можно было прийти без звонка. И даже сварить макароны в ожидании хозяина. Эта давняя русская профессорская привычка держать дом открытым для учеников поражала эстонских коллег. По-моему, приглашенным в дом чувствует себя и телезритель, когда видит в кадре за спиной Лотмана старые фотографии, творческий беспорядок не строго стоящих на полках книг, чуть сбитый набок галстук собеседника или слышит лай Джерри сквозь разговоры о Пушкине или Карамзине. Впрочем, всяк приходящий в дом обычно покидал его с ощущением, “что ты должен немедленно бежать в библиотеку и заниматься“. Дом, столь демократично открытый, был тайно требовательным» (). М.Гаспаров: «Лотман относился к марксистскому методу серьезно, а к идеологии – так, как она того заслуживала»; «Лотман был верен научному методу. Он не объявлял себя ни марксистом, ни антимарксистом – он был ученым». Л.Столович: “Лотман в силу существовавших условий образования непосредственно воспринял принцип историзма через марксизм. [...] Убежденный марксист М.А.Лифшиц, уважительно относившийся к известным ему историко-литературным работам Лотмана, отказывался в нем видеть марксиста-единомышленника, когда тот обратился к семиотике, по отношению к которой Лифшиц четко формулировал дилемму: «Или марксизм – или семиотика!» И это притом, что семиотика не является философской дисциплиной. Каково же его было отношение к аксиологии, поле которой было возделано чуждыми марксизму философскими течениями! Лифшиц тоже четко различал научную методологию и идеологию, но вне марксизма, полагая, как и Ленин, что у буржуазных ученых действительно научный подход может сочетаться с ненаучной («буржуазной») идеологией. В самом же марксизме он строго придерживался ленинского указания: «В этой философии марксизма, вылитой из одного куска стали, нельзя вынуть ни одной основной посылки, ни одной существенной части, не отходя от объективной истины, не впадая в объятия буржуазно-реакционной лжи». Конечно, взгляды Лифшица на марксизм не являются единственно возможными. В трудах выдающегося эстетика, культуролога, философа М.С.Кагана марксизм вполне может уживаться с семиотикой, аксиологией и синергетикой. Что касается Лотмана, то характеристика его методологии как не противостоящей марксистской, данная М.Л. Гаспаровым, относится к его научной деятельности. Однако в его трудах выражается, как я стремился показать, и философское мироосмысление, хотя до начала 60-х – до начала его занятий семиотикой – он к любой философии относился отрицательно. Полагаю, что в системный плюрализм его философских воззрений были включены и некоторые элементы марксисткой методологии, главным образом, принцип историзма и учет социального фактора в развитии культуры. Речь, разумеется, не идет о ссылках на произведения «классиков марксизма-ленинизма», которые были «принудительным ассортиментом», необходимым для публикации в СССР, в работах не только Лотмана, но и Лосева, и Бахтина“ (#_ftnref7).
