Екатерина Минаева

«Добрые юристы» помогают Екатерине получить за счёт бюджета Рязанской области снабжение системой непрерывного мониторинга глюкозы (СНМГ) – это устройство, которое позволяет автоматически замерять уровень сахара в крови диабетика. Сейчас Екатерине отказывают в выдаче этого устройства, хотя есть заключение специалистов Национального медицинского исследовательского центра эндокринологии о необходимости СНМГ по жизненным показаниям. Покупать за свой счёт СНМГ Екатерина не может: её пенсии не хватает для этого, одна СНМГ стоит 10-11 тысяч рублей. Каждый месяц женщине нужно две таких системы. Добившись для Екатерины положенного по закону выделения систем мониторинга, мы поможем женщине в безопасности следить за состоянием её здоровья и не тратить 240-264 тысячи рублей каждый год жизни. Сейчас эти деньги Екатерина не тратит, а просто не покупает системы мониторинга, потому что у неё не хватает на них денег. Так она рискует умереть каждый день, не ощущая перепадов сахара в крови. Екатерина:Мне 38 лет. С рождения живу в сельском поселении Алёшинское Рязанской области с родителями. Теперь только с мамой: отца похоронила в марте. У меня сахарный диабет 1 типа, болезни щитовидной железы, глютеновая энтеропатия. Из-за многочисленных и сложных болезней я не могу работать, живу за счёт пенсии по инвалидности. У меня болезни идут одна за другой, операций сколько было, мне много опухолей удаляли. И как-то я в голову не беру, иду дальше. У других еще сложнее, я считаю. Есть много интересного в жизни, чтобы как бы стараться отвлекаться. Раньше я выступала на сцене, пела, а теперь проблематично. Во-первых, это стресс: сахар повышается. А во-вторых, я забываю слова. У меня как белый лист, я ничего не помню. Всегда страх, вот выходишь, а внутри всё трясется и думаешь, а что дальше, какие слова идут? Скорее всего, это не из-за диабета, а из-за щитовидной железы. Бывает, прихожу в магазин и стою: забыла, зачем пришла. Или приехала в Рязань, сажусь на маршрутку – и забываю, как называется моя остановка. Или отстегиваю диабетическую помпу, чтобы помыться, и забываю поставить её обратно. Думаю, так у каждого диабетика бывает: забываешь, делал инсулин или нет. В последнее время слишком много информации в голове, стресс, бывает беготня и суета. В голове все буробится, потому что я переживала и за маму, и за отца. Папы вот, к сожалению, не стало. Я с ним с конца по больницам ездила, он онкобольной с инсультом. Старалась помочь, чем могла: хотела, чтобы он дожил до старого возраста. Я живу в деревне с рождения, в этом двухэтажном доме. Мне нравятся наши поля, луга, леса, свежий воздух, ну красиво очень. Зелёное всё. Ещё люблю зиму, когда деревья такие пушистые-пушистые, и так поскрипывает снег, он так серебристо сверкает, волшебно, и такой небольшой легкий морозец. Я иногда на лыжах катаюсь, раньше на роликах каталась, у нас асфальт хороший сделали. Но я неудачно упала, повредила руку, и поэтому уже всё: не стала рисковать после операции. Мечтала стать врачом, а по образованию я бухгалтер. Но свою мечту помогать людям всё-таки частично исполнила: в интернете делюсь в пациентских сообществах своим опытом с людьми, которые только узнали свои диагнозы и пытаются разобраться, как им жить с одной из моих множества хронических болезней. Чем могу, тем помогаю. Даже бывает, что и в час ночи: если у человека что-то случилось, его это тревожит, такой страх набегает, он думает, что сейчас умрёт. А я его рассказом о том, как было у меня, какой уже путь я прошла, могу подбодрить и успокоить. Он спокойно заснёт, а с утра с уверенностью понимает, куда и с чем ему обращаться. Четырнадцать лет мне было, я в кому впала. Я помню, что накануне мне очень хотелось кефира. Я выпила его, жирный такой, и у меня началась рвота. До этого меня судороги по ночам мучили, я думала: неужели у меня всю жизнь будут такие адские боли? Я старалась спать, не шевелясь вообще. Сухость во рту, волосы выпадали, кожа облезала – я не понимала, что со мной происходит, а врач говорил: переходный возраст. Большая слабость была, я не могла подняться домой на второй этаж. Постоянно хотелось спать. Мой первый вопрос после комы был – как мои кролики? У меня много кроликов было, я за них переживала. Когда открыла, что у меня диабет, у меня была депрессия. Мучил вопрос “Ну почему я?”. Тест-полоски можно было купить только в Москве. Мы их разрезали, чтобы экономить. У меня была подружка, мы дружили с детства. Когда я заболела сахарным диабетом, она стала со мной через щёлку разговаривать: побоялась, что болезнь заразная. И до сих пор она со мной не общается. Молебен был в родительскую субботу. И батюшка почему-то именно ко мне обратился: «Вы не хотите петь в хоре?». Мне, конечно, хочется, и вот, боюсь. Там, наверное, нужно учиться три года. Я знаю только «Отче наш», а остальное не знаю. Но я на эту тему думаю: у нас церковь должна скоро открыться, и я мечтаю, как буду петь в ней.