Guest
Искупить кровью. Проблема заключённых на фронте Это тяжёлая тема, но проговорить её нужно обязательно. Заключённые воюют в СВО давно. И в большинстве своём в колонии они оказались не за то, что воровали со склада казённые финики, — на фронт попали и разбойники, и убийцы, и многих из них дома не ждут с фанфарами. И эта ситуация порождает просто-таки массу вопросов морального характера. Есть родные пострадавших. Они хотят справедливости, и их чувства полностью понятны: их родной человек лежит в могиле, а его убийца — на свободе с чистой совестью. Положа руку на сердце — вопрос, а стоят ли месяцы в аду поломанных судеб навсегда, действительно очень спорный. Есть сами заключённые, не каждый из которых какой-то закоренелый маньяк и многие из которых готовы рискнуть жизнью ради того, чтобы не оставаться в тюрьме ещё годы и годы. И есть общество, которое должно чётко понимать, чего оно на самом деле хочет и как оно относится к людям, исторгнутым из него по приговору суда. Никто из нынешних солдат-заключённых не был приговорён к пожизненному лишению свободы — то есть эти люди в любом случае рано или поздно должны были оказаться на воле. Однако когда именно? Эта коллизия не имеет однозначно хорошего решения. Должен ли человек иметь шанс на искупление грехов кровью? Наверняка да. Точно ли месяцы боёв и истребление врагов искупают отобранные жизни и поломанные судьбы? Дискуссионный вопрос. Как гласит поговорка: «Тюрьма не место исправления». А война? У этой проблемы есть и ещё одно измерение. Заключённый, идущий на смертельный риск, избавляет от него мобилизованного или контрактника. Посылать на особо опасное задание своих родных и близких не хочет никто. Когда в чужие окопы пойдёт прыгать арестант, разменивающий этот прыжок на десятилетие тюрьмы, общество воспринимает это гораздо легче, чем когда туда же отправляется юноша, заключивший контракт после срочки и у которого вся жизнь впереди. Вопрос в том, чего мы — как общество — хотим добиться. А хотим мы, чтобы дело делалось, победа была достигнута, справедливость торжествовала, а вернувшиеся с войны заключённые не злоупотребляли обретённой свободой. Полностью эта задача не решается, но приблизиться к её решению можно. Во-первых, конечно, заключённый «воюет до победы». Пусть через полгода в качестве обычного контрактника — но воюет. Во-вторых, паки и паки напоминаем, что контроль за психологическим состоянием солдат и офицеров у нас пока очень слабый. Это и обычным солдатам нужно, а заключённым — тем более. И уж точно военнослужащий с «особенностями биографии» должен получить такую помощь в полном объёме. В-третьих, мы прекрасно осознаём, что реабилитация освободившегося заключённого-рядового не исчерпывается тем, что через полгода у него отнимают АКМ и говорят: «Ступай, герой, иди и не греши». Чем займётся человек, у которого ещё до тюрьмы и войны отношения с обществом были сложные? Будем честны — в видеоблогеры пойдут единицы. Устроиться же на любую другую работу с таким бэкграундом будет трудно. Вообще любую: работодатели не мать Тереза, они риск не любят. А значит, нужны программы реабилитации, профессиональной подготовки — словом, просто взять и выпустить бойца в мир, конечно, откровенно плохая идея, чреватая лишь тем, что он быстро вернётся в те места, откуда его и рекрутировали. Наконец, если государство взялось освобождать заключённых, оно за них и отвечает. Это означает ещё и необходимость повышенного внимания к судьбе пострадавших. Недавняя ситуация, когда семью убитого осуждённым лишили положенных выплат, недопустима и несправедлива. И да, это — тот случай, когда ответственность государство должно взять на себя. И за выплаты, и за психологическую поддержку, и за всё, что необходимо для возвращения к нормальной жизни пострадавших и их семей. Жизнь не игра и не кино: через полгода на фронте мозги сами собой не становятся на место. И титры по экрану не идут.
