Guest
При жизни Эйзенштейн не был обделен славой ни в своем отечестве, ни во всем мире: фильм «Броненосец Потемкин» сделал 28-летнего режиссера одним из самых знаменитых деятелей киноискусства. Но означала ли эта слава понимание того, что делал Сергей Михайлович? Не затмил ли успех «Потемкина» другие его дела и достижения? Более того, не сыграл ли он странную роль в его непростой судьбе? От Эйзенштейна всё время ждали «второго Броненосца», а он всё время искал новые пути и не считал возможным повторяться, паразитировать на поэтике своего удачливого детища. Даже всенародный и официальный успех «Александра Невского» не спас его от обвинений в «нелюбви к человеку». Обвинения в «формализме» преследовали именно там, где он открывал для кино новые перспективы. Наиболее проницательные коллеги рано признали в Эйзенштейне «Леонардо да Винчи кинематографа», но даже среди них многие не понимали и не принимали его идеи об искусстве. Не только по условиям догматической советской цензуры, но и из-за предвзя
