Guest
Лаодикийский набат Всё чаще учат в наши дни высокомудрые невежды, Что нынче Богу не нужны ни наши лица, ни одежды. Но, если Богу всё-равно, зачем же сказано в Писании, Что жёнам праведным должно ходить в приличном одеянии? Скажите, кем или когда, природа женская, девичья, Освобождённа от стыда и даже внешнего приличья? Позволишь ли представить ты: острижена жена святая, Развязно ходит средь толпы, нагими бёдрами сверкая? И ценят разно тот убор: знаток на ту приманку клюнет; Святой стыдливо спрячет взор; почтенный старец — гневно плюнет; Пройдёт, сконфужено монах, наложит крёстное знаменье, Прошепчет кротко: «Отче наш! О не введи во искушение!» Ведь жёнам Сам Господь велел — любовью, кротостью святою Здесь миру грешному светить, а не открытой наготою. В коротких шортах, без волос... — Ужель тебя не постыдится Принять невестою Христос, — ощипанная голубица? Жена святая — Бога чтит; мир не смутит её ни мало. И миловидность покрывала её ничуть не тяготит. Хотя встречают по одёжке, а провожают по уму, Но по рисункам на обложке я всё же книги дух пойму. Не станешь ты искать елей под вывеской «табак и вина», И не щебечет соловей под оперением павлина. Зато увидишь «христиан» (не иеговистов и мормонов), С изображеньем обезьян, шутов и бесов, и драконов... Дела святые им трудны, на Божий рай надежды мало, То может, и у сатаны иметь заслуги б не мешало? У дьявола коварный план — разрушить Божии уставы; И многие из «христиан» ему помощниками стали... Приемлют всякий символ зла — нацепит на себя свободно Рога и бороду козла — пусть будет в мире только модно! «Совсем не важно, — враг твердит, — вульгарны вы или приличны, Ведь Бог на сердце только зрит — Ему наряды безразличны!» И наложил на них печать — косматых ведьм, кретинов пьяных, Свободно демонская рать катается на «христианах»! На них ты можешь увидать вампиров, змей и чёрных кисок, Противно даже продолжать не благовидный этот список. На внешность только посмотри — совсем не трудно догадаться, Какие духи там внутри под той символикой гнездятся... И беззаботные отцы, что пострашнее деткам тащат; Кругом уродцы-наглецы глазища жуткие таращат! И в детских спаленках пестрят ганстеры, нинзи, баба-ёшки, Косматых пара бесенят — то обувь маленького крошки... Пусть это только внешний вид, но никакой мудрец на свете Меня не сможет убедить, что эти люди — Божьи дети. Святой — уставы Божьи чтит и облик высшего творенья, Как дар Создателя хранит он в чистоте, без искаженья. Ты куплен Кровию Святой, ты слишком дорого оплачен, — Неужто Богу всё-равно, каким ты знаком обозначен? Припомни, в храмах и церквах, там прекращалися служенья, Где на фасадах ставил враг кровавых звёзд изображенья. Святых одежды и тела — живые Духа Божья храмы; А эти кто? — Афиши зла, живые дьявола рекламы! Лукавый, славный род людской, до жалкой низости унизив, Всё извращает их рукой, Творцу бросая дерзкий вызов. «Ну, что ж Ты, Творче, натворил? Тебя творение не славит, А тратит столько средств и сил, чтобы погрешности Твои С моею помощью исправить!» Всё Божье мнётся извратить: кольцует, красит и помадит, Мужчинам косы он рядит, а жён — стрижёт и в брюки рядит. Чтоб человек был без чела, он девочкам навесил чёлки, И зверят из-под них глаза, как из дремучей чащи волки! Как ослепил вас мира князь, как ваши души обокрали, Что дара неба отвратясь, вы мира прелести избрали! Ни красоты, ни чести нет в тех непотребных украшеньях, Души надменной пустоцвет — мирской гордыни отраженье. «Последний час! — кричит мой стих, звенит встревоженная лира, Кто хочет в Царствие войти — сначала выйдите из мира! Последний час! Грядёт Христос! Смотрите, с модными кудрями, Чтоб горько плакать не пришлось вам за закрытыми дверями!»
