Guest
Строчи, «Максимъ», по трухѣ обывательской, Щелкай, затворъ, звонче и проворнѣй. Это революція, ни больше, ни меньше, Наденька, Прогремѣлъ завѣтный выстрѣлъ «Авроры». Выстрѣлъ «Авроры», «Авроры» выстрѣлъ. Это, Надя, не “преступленіе и наказаніе”. Меня всѣ считали эксцентрикомъ-популистомъ, А я, словно Карла Маркса дополненное переизданіе. Я тутъ вовсе не для себя уперся рогами, Рѣчь не обо мнѣ, но во имя народа я долженъ, Долженъ разжечь поярче революціи пламя, Хоть и къ возстанію я, Надя, не расположенъ. Я всегда пилъ съ тѣми, кто пилъ со мной: Это главное правило пролетарія, А буржуиновъ ожидаетъ вагонъ сырой, А дальше ГУЛАГ и ночные кошмары. Я противъ Царской Россіи – я Ленинъ, Надя. Царь – основа, безъ царя, ей, Надя, абзацъ. А коммунизмъ - это не обоймы, Надя, хотя и обоймы тоже. Коммунизмъ – это власть совѣтамъ, безъ того онъ – эрзацъ. Вся власть совѣтамъ, а буржуиновъ – къ отвѣту, Коммунизмъ держитъ на плаву нашъ ревкомъ. Проститутка-Троцкій смѣется надъ нами съ портрета, Но съ Троцкимъ разберемся мы, Надь, потомъ. Я какъ рыбакъ, Надя, но вмѣсто рыбы – кадеты, Монархисты, Надя, меньшевики и эсеры, Выборъ средствъ невеликъ: стачки, митинги и газеты, А когда держимъ рѣчь, мы, Надь, революціонеры. Буржуевъ вообще переборъ, а тутъ еще эти писаки. Заполонили Смольный, что-то кричатъ о правахъ. Писакъ я беру на себя - тащи, Надь, бумаги И кровавое олово зашипитъ въ ихъ тѣлахъ. Это олово диктатуры пролетаріата, Надя, это оно, Олово это не знаетъ пощады, оно отлито давно. Оно прольется на всѣхъ изъ каждой двери и оконца. И городъ станетъ свѣтлымъ и яркимъ, Надя, какъ Городъ Солнца. Это олово диктатуры пролетаріата, Надя, это оно, Олово это не знаетъ пощады, оно отлито давно. Оно прольется на всѣхъ изъ каждой двери и оконца. И городъ станетъ свѣтлымъ и яркимъ, Надя, какъ Городъ Солнца.
