Guest
Настанет день — исчезну я, А в этой комнате пустой Все то же будет: стол, скамья Да образ, древний и простой. И так же будет залетать Цветная бабочка в шелку, Порхать, шуршать и трепетать По голубому потолку. И так же будет неба дно Смотреть в открытое окно, И море ровной синевой Манить в простор пустынный свой. (10 августа 1916) СВЕТ Ни пустоты, ни тьмы нам не дано: Есть всюду свет, предвечный и безликий… Вот полночь. Мрак. Молчанье базилики, Ты приглядись: там не совсем темно, В бездонном, чёрном своде над тобою, Там на стене есть узкое окно, Далёкое, чуть видное, слепое, Мерцающее тайною во храм Из ночи в ночь одиннадцать столетий… А вкруг тебя? Ты чувствуешь ли эти Кресты по скользким каменным полам, Гробы святых, почи́ющих под спудом, И страшное молчание тех мест, Исполненных неизреченным чудом, Где чёрный запрестольный крест Воздвиг свои тяжёлые объятья, Где таинство Сыновнего Распятья Сам Бог-Отец незримо сторожит? Есть некий свет, что тьма не сокрушит. (7 июля 1916) *** Снег дымился в раскрытой могиле, Белой вьюгой несло по плечам, Гроб в дымящийся снег опустили, Полотенца пошли копачам, И сугроб над могилою вырос, И погост опустел — и гремел В полумраке невидимый клирос О тщете всех желаний и дел, О великой, о белой, о древней, О безлюдной пустыне, и ввысь Улетал над стемневшей деревней, И огни закраснелись, зажглись, И собаки попрятались в сенцы, И в сторожке, за штофом, в дыму, Копачи, поделив полотенца, Аллилуйю кричали — Ему. (7 июля 1916) Второе десятилетие 20 века — “наиболее плодотворный период его творчества до эмиграции: 4 книги, Полное собрание сочинений. Писатель тяжело переживает Первую мировую, две революции и Гражданскую“ (). “Уже в 1910-е он стал публиковать рассказы под одной обложкой со стихами. Таким объединением показывая, что стихи и рассказы роднит гораздо большее, чем принято было считать в первой четверти 20 в. Стихотворения с сюжетным стержнем нередко становятся у него прообразами рассказов и новелл, а рассказы и новеллы, наоборот, порой перевоплощаются в сюжетные стихотворения“ __ Единственный роман Бунина — «Жизнь Арсеньева» — “серьёзная попытка осмысления убывающей жизни, где появляются мысли о Боге. Переживания Христа-Бога у Бунина связаны с ощущением смерти: «Когда и как приобрел я веру в Бога, понятие о Нём, ощущение Его? Думаю, что вместе с понятием о смерти. Смерть, увы, была как-то соединена с Ним (и с лампадкой, с чёрными иконами в серебряных и вызолоченных ризах в спальне матери). Соединено с Ним было и бессмертие. Бог — в небе, в непостижимой высоте и силе, в том непонятном синем, что вверху, над нами, безгранично далеко от земли: это вошло в меня с самых первых дней моих, равно как и то, что, не взирая на смерть, у каждого из нас есть где-то в груди душа и что душа эта бессмертна. Но всё же смерть оставалась смертью, и я уже знал и даже порой со страхом чувствовал, что на земле все должны умереть — вообще ещё очень не скоро, но в частности в любое время…». — По-видимому, мысли о смерти и бессмертии, это та сфера размышлений автора, к которой он боится прикоснуться — он изображает её как нечто страшное, таинственное. И сфера эта так и остаётся в творчестве Бунина заповедной, неприкосновенной, недодуманной, непережитой…“ () Уже “в 1921-м появляются наброски романа — «Безымянные записки» и «Книга моей жизни». Подступом к нему можно счесть и лирическую поэму в прозе «Цикады» (1926). [...] Бунин начал работу над «Жизнью Арсеньева» летом 1927, в переломный момент своей жизни: за несколько месяцев до этого он познакомился с Г.Кузнецовой, которая стала его ученицей и фактически второй женой, при живой В.Муромцевой. Кроме того, в начале того же года у Бунина впервые появился собственный дом — вилла в Грасе на юге Франции. Кузнецова вела в дневнике хронику работы над «Арсеньевым»: 9 ноября 1927 года была окончена работа над первой частью романа. В 1933-м была написана финальная, 5-я часть — об отношениях Арсеньева с его возлюбленной Ликой“ (). Устойчивость мотива смерти в творчестве Бунина, как доминанта его художественного метода “получает особое стилистическое воплощение в автобиографической прозе о детстве“ – в «Жизни Арсеньева». В «Освобождении Толстого» (1937) он цитирует знаменитые слова из «Первых воспоминаний» (1878): «Когда же я начался? Когда начал жить? И почему мне радостно представлять себя тогда, когда я опять вступлю в то состояние смерти, от которого не будет воспоминаний, выразимых словами?» () Встречи с Толстым, общение с Чеховым и даже Горьким для Бунина-прозаика имели исключительно важное значение.
