Guest
Ближе к селенью, там, где река преграждена плотиной, слух угадает голос жилья, глаз различит огни. Впрочем, надейся не на чертёж, веры ему не много: русла менялись, лес выгорал... вникни, промерь, сравни. Трещина в камне, жук в янтаре — вот для тебя приметы, брызги, осколки — прежде моей, ныне твоей — родни. Этих фрагментов не воссоздам — так, прикоснусь, дотронусь. Слишком знаком мне их обиход, слишком легко творим. Здесь я когда-то рта не жалел, весь белый свет целуя, в странном согласье мыслил себя с чем-то лесным, речным. Словно не только был тростником, но и ладьёй, и льдиной. Словно и вправду этот пейзаж некогда был моим. Здесь я задуман, здесь прозябал, в небо смотрел — отсюда, видел, как поздний птичий косяк мчит зимовать в Бомбей. Здесь, для чего-то вооружась, в чаще плутал звериной, целил не метко, бил кое-как, делался злей, грубей. Что ж он не молкнет? — думал в сердцах, слушая крик подранка, — где, Артемида, стрелы твои? Сжалься над ним, добей. В этом театре я танцевал. И умирал, танцуя. Этой равнине быть полагал лучшею из равнин. Собственно, больше ты, краевед, знать обо мне не должен. Всё остальное — рябь на воде, тёмная речь руин. Чаял постичь я этот язык, но до конца ни слова так и не понял. Будет с меня, дальше пойдёшь один.
