Guest
В июне 1946 года вчерашний фронтовик, первокурсник филфака, Борис Полушин, или Чичибабин, как он подписывал стихи, попал на Лубянку. “Самое страшное, – вспоминал он, – что ты идешь свободный, счастливый, влюбленный, а тебя неожиданно хватают, заталкивают в машину, и ты уже отрезан от всего мира, от всех людей. За что? Да ни за что“. Одно из его стихотворений для стенгазеты заканчивалось так: “Грустно мне – я ни во что не верю – Ни в любовь, ни в жизнь, ни в коммунизм“. В общем, могли посадить и за это... Борис оказался в одной камере с эмигрантами, решившими вернуться на родину после войны из Харбина – интеллигентные, верующие люди. Под их влиянием он тоже начал молиться и вылепил себе из хлебного мякиша крестик, который носил с собой. “Ни за что“ ему дали пять лет. Отголоски этого горького опыта юности можно найти во многих его стихах. В том числе и в одном из его любимых – в “Борисе и Глебе“... “Ночью черниговской с гор араратских, шерсткой ушей доставая до неба, чад упасая от милостынь братских, скачут лошадки Бориса и Глеба. Плачет Господь с высоты осиянной. Церкви горят золоченой известкой, Меч навострил Святополк Окаянный. Дышат убивцы за каждой березкой. Еле касаясь камений Синая, темного бора, воздушного хлеба, беглою рысью кормильцев спасая, скачут лошадки Бориса и Глеба“.
