А. В. Банников Фаланги и легионы / Становление и развитие римской полководческой школы

А. В. Банников «Фаланги и легионы» Предзаказать книгу можно на платформе Планета: Глава I. Ab urbe condita. Как Рим стал великим. Становление и развитие римской полководческой школы c. 114–116 ©А. В. Банников, 2025 Между Ахиллом и Одиссеем. Греческий мир продолжал спорить о различной сути войны еще в конце V в. до н. э. Долгое время победы, достигаемые за счет доблести (ἀρετή), имели в глазах эллинов намного большее значение, чем те, которые основывались на военных хитростях (στρατηγήματα). Однако уже в достаточно раннюю эпоху греки нередко (хотя и не всегда охотно) прибегали на войне к той изворотливой осторожности, которая сделалась в конечном итоге одной из их наиболее узнаваемых характеристик. Другими словами, греки допускали возможность использования для достижения победы ухищрений, позволявших им эффективно распоряжаться ресурсами, находившимися в данный момент в их распоряжении, и за счет этого брать верх даже над более сильным противником. В общем, считая за образец Ахилла, эллины часто предпочитали действовать, как Одиссей. Это признание превосходства мудрости (μῆτις) над грубой силой и воинственной экзальтацией нашло отражение в греческой мифологии: Арес — бог брутального насилия, предпочитающий войну ради самой войны, — уступает в бою не только перед Афиной — девой-воительницей, богиней военной стратегии и тактики, — но даже перед руководимым ей смертным Диомедом. Еще более знаковым представляется эпизод, когда ахейцы, призванные присудить оружие погибшего Ахилла в качестве награды лучшему бойцу, отдают первенство не Аяксу Теламониду, а Одиссею, предпочитая, следовательно, непревзойденной храбрости одного хитрость и ум другого. С появлением гоплитского сообщества модель войны мало помалу была «морализована»: религия и обычай определили для военных практик тесные границы, за которые на протяжении долгого времени если и переступали, то делали это достаточно редко. В соответствии с новым кодексом обращение к любому типу военных хитростей считалось недостойным и осуждалось. «Только та победа над противником и почетна, и прочна, — отмечает Полибий, — которая добыта мужеством в открытом бою». По этой причине считалось неприемлемым для достижения победы использовать какие-либо технические усовершенствования и употреблять «тайные» или «дальнобойные снаряды»; противники заранее объявляли друг другу «время и место, где и когда они намерены строиться к бою и дать решительное сражение». В частности, были осуждены и считались, по крайней мере, предосудительными такие проявления μῆτις, как хитрость (δόλος), коварство (κέρδος), уловка (τέχνη) и ухищрение (μηχανή). Отход от этого принципа отчетливо обозначился только во время продолжительной и ожесточенной Пелопоннесской войны, свидетельством чему может служить анекдот, который приводит Плутарх в жизнеописании Лисандра (ум. в 395 г. до н. э.) — крупнейшего спартанского полководца, победоносно закончившего этот конфликт: когда кто-то стал порицать его за то, что, добиваясь военных успехов посредством обмана и лжи (другими словами, благодаря применению в любой форме стратегем), он поступает недостойно лакедемонянина и к тому же потомка Геракла, Лисандр будто бы ответил своим хулителям, что там, где коротка львиная шкура, следует пришивать лисью. Этот ответ, данный в форме иронической метафоры, в действительности лишь растушевывает точный смысл заложенной в нем идеи о том, что на войне недостаточно одной традиционной ἀρετή. И именно спартанцы, как кажется, полностью решили эту дилемму, по крайней мере, насколько мы можем судить по другому пассажу того же Плутарха, где сообщается, что, хотя они и были воинственнейшими среди эллинов, однако считали «слово и разум более достойным и подобающим человеку средством действия, нежели силу и отвагу». Поэтому полководец, который достиг своей цели посредством хитрости или посредством убеждения, приносил в жертву быка; тот же, кто победил с использованием оружия — петуха. И если уже в течение Пелопоннесской войны, как утверждает Плутарх, спартанский обычай принял в качестве дозволенного не только искусство убеждения (πειθώ), но также обман и хитрость (ἀπάτη), то в эллинистическую эпоху всякая щепетильность была решительно отброшена в сторону. «[…] Теперь, — пишет Полибий, — действовать открыто — значит показать себя никуда не годным военачальником». © “Издательство “Евразия“, 2025